Теллурия - Страница 44

Глянул Ваня дальше и обмер – самую большую лошадь ярмарки увидал. Битюг соловый с дом трехэтажный. И стоит как дом, не пошевелится. Грива рыжая, сам как туча полуденная, ножищи косматые, бабки в два обхвата. Сидят голуби да вороны у него на спине, как на крыше. Подошел Ваня, рот раскрымши, задрал голову, шапка с головы свалилась.

А битюг фыркнул ноздрями так, что из ушей у него воробьи стайками повылетали. Вздохнул грудью широченной, перднул как из пушки да и отвалил котях такой, что на пяти тачках зараз не увезти.

Поднял свою шапку Ваня, поклонился битюгу в пояс:

– Слава тебе, богатырский конь!

Тут и лошарик в коробе заржал: про меня не забывай. И верно – дело в первую очередь. Пошел Ваня место искать и нашел быстро, там, где лошариков торгуют. Заплатил двугривенный киргизу смотрящему, встал, открыл короб, помолился про себя: “Пошлите, святые Фрол и Лавр, покупателя скорого”.

И повезло Ване – и получаса не прошло, как подошел перекупщик деловой, сам весь в золоте, в шелку-парче, с тремя умницами, из башки гвоздь теллуровый торчит. Сторговались за десятку вместе с коробом. Перекрестился Ваня, десятку в шапку спрятал. Думает, куплю сейчас жене платок живородящий, детям сладостей, мамаше пастилы, да и ворочусь к себе в Апрелевку. Пошел через ярмарку к метро, а тут прямо по пути – харчевня. Красивая, новая, богатая. А над крыльцом картинка живая, огромная – красномордый половой рукой на стол показывает, подмигивает, зазывает: “Сделал дело – гуляй смело!” А на столе… аж слюнки потекли: ветчина пластится, пироги румянятся, огурчики зеленеют, квас в кувшине стынет, водка в графинчике потеет, а посередке – гусь жареный дымится!

И не понял Ваня, как в харчевне оказался, – ноги сами внесли. Сел за столик, заказал себе полштофа смирновки да пирожок на закуску. Только пару стопок принял, ему с большого стола машут: подсаживайся к нам, земеля! Присмотрелся – простые люди, лошадники. Подсел к ним, выпили, разговорились. Сперва они Ваню угощали, потом он их. Тут песельники подошли, затянули любимую Ванину “Не брани меня, родная”. И загулял Ваня так, что очнулся только ночью, когда сторож-татарин его распихал да за ворота ярмарки повытолкал. Сел Ваня под фонарем, голова гудит, сам ничего не помнит. Встал, добрел до колонки, водицы напился. Вспомнил, что на ярмарку приехал, лошарика продал за десятку. Вывернул карманы – пусто. Подумал: как же я пустой домой ворочусь? Деньги-то на баньку новую собирались употребить. Для того и лошарика год растили, холили, овсом-клевером кормили. Жена, сердечная, берестяной короб для лошарика сплела, дочурки ему в гриву ленточки разноцветные вплели, мамаша копытца серебрянкой подкрасила. А получилось – ни короба, ни лошарика, ни десятки…

И заплакал наш Ваня горючими слезами.

XXV

Chère fillette,

тебе, любимой мною, прекрасно известны не только мои слабости, но и мои грехи. Все, что связано с Али, – мой тяжкий грех. Стыжусь ли я его? Безусловно. Жалею ли я о произошедшем? Нет, я жалею о боли, которую я причинила тебе. То, что случилось, могло ее и вовсе не причинять. Это зависело только от меня одной, а не от простодушного и бесконечно доброго к нам обеим Али, который был готов разрубить наш мучительный узел. В отличие от нас с тобой он цельный, мужественный человек, умеющий не только целиком отдаваться сильному чувству, но и сжигать мосты. Так вот, любимая моя, грех мой в том, что, когда Али, узнав обо всем, поджег мост своего чувства ко мне, я стала тушить его своими слезами и причитаниями, я летала над ним как птица Рух, махала чувственными крыльями и потушила-таки, и он тлел, дымил и раскачивался над пропастью все эти два последних месяца. Этот дымящийся, обугленный мост нашего чувства с Али принес страдания твоему сердцу. Мне очень больно. Теперь, когда он рухнул, мне больно вдвойне от невозможности вернуть то время, когда я не давала мосту сразу упасть. И я готова на искупление этого греха. Завтра я покупаю кусочек серебристого металла, рожденного в недрах далеких гор, чтобы он помог нам с тобою обрести утраченное. Ты знаешь, с кем я встречусь в городке твоего детства и что я попрошу для тебя. Если мне суждено погибнуть, знай, что ты была, есть и навсегда останешься для меня самым любимым человеком на Земле. Дороже тебя у меня нет никого.

Люблю тебя,

вечно твоя

Фатима

P. S. Что бы ни случилось со мной, умоляю, не держи зла в своем сердце на Али. Помимо своих высоких душевных и сердечных качеств, он еще освобождал наш родной Гронинген от крестоносцев. Его юное прекрасное тело иссечено пулями христианских варваров, левое плечо опалено напалмом. Мы с тобой как никто обязаны ему своей мирной жизнью и благополучием. Помни об этом.

XXVI

Православные!

Товарищи!

Граждане!

Узурпатор, захвативший власть в родном Подольске, пьет вашу кровь. Как Молох восседает он на троне, безвременно покинутом светлым князем нашим Станиславом Борисовичем. Ноги узурпатора попирают спину трудового народа, руки его вцепились в княжий трон мертвой хваткой. Узурпатор окружен кровавыми опричниками, приведшими его к власти в результате тайного переворота. Токмо Бог един ведает, сколько крови православной пролили эти изверги рода человеческого, расчищая дорогу узурпатору. Руки этих зверей двуногих по локти в крови. Охмурив доверчивого митрополита нашего Софрония, обольстив вдову княгиню Софью, околдовав бесовским обморачиванием наследника Сергея Станиславовича, подкупив обком гвоздями теллуровыми, устроив позорную чистку в аппарате горкома партии, узурпатор и его опричники организовали 2 декабря в городской Думе тайное голосование, в результате которого власть в родном Подольске досталась им. Ни церковные иерархи наши, ни партийный актив, ни дворянство, ни городская Дума не смогли противостоять дьявольскому напору узурпатора и его клики. Воистину сам Сатана помогал этим извергам, прикрывающимся крестами и партбилетами. Сразу после кончины князя нашего Станислава Борисовича узурпатор и его верные опричники начали свою дьявольскую деятельность по захвату власти в Подольске. Были арестованы по ложным обвинениям помощники градоначальника Степанов, Фридман, Бойков, Чжан Мо Ваэнь, Козловский, Беркутович, подполковник безопасности Смирнов, думские дьяки Волков и Пак, были брошены в темницу предприниматели Рахимов, Суон Вэй, Рабиндер, супруги Хлопонины, купцы Залесский, Попов, Алиханов, братья Ивановы. При загадочных обстоятельствах погиб на охоте дворянин И. И. Ахметьев, активно сопротивлявшийся в городской Думе захвату власти. В результате “чистки”, организованной узурпатором и его опричниками в горкоме партии, были исключены из партии такие заслуженные коммунисты, как товарищ Мокрый, товарищ Волобуев и товарищ Хризопразис. Выведены из руководства горкома и обкома партии девятнадцать коммунистов. На коммуниста Воротнюка, вскрывшего себе вены на позорном “очистительном” заседании в горкоме партии и измазавшего своей кровью лицо нового секретаря горкома графа Квитковского, заведено уголовное дело. За смелые и честные обличения узурпатора и его шайки лишен своего прихода и заточен в монастырь заступник народный отец Николай Абдуллоев. Шайка разбойников не вынесла испепеляющего огня его обличительных проповедей. Жена отца Николая, Зульфия Рахимовна, от скорбей и печалований за мужа слегла в горячке и разродилась мертвым младенцем. Захватив власть в Подольске, узурпатор и его приспешники стали прибирать к рукам недра наши и промышленные ресурсы. Так в сентябре они состряпали продажу 62 % “Подольскпрома” товариществу Матвея Норштедта, запятнавшего себя дружбой с врагом подольского народа бывшим председателем городской Думы Д. А. Алексеевым. Месторождение фарфоровой глины в результате дьявольских махинаций думского дьяка Володина досталось компании “Мосгомсалк”, хотя изначально владельцем месторождения был скотопромышленник подольчанин Н. А. Мокшев. Спрашивается: почему господин Мокшев спешно продал свое имение в Бобровой Заводи и покинул Подольск в августе сего года? И где теперь обретается господин Мокшев? Волосы встают дыбом у всех честных граждан от размаха произвола и беззакония, творимых узурпатором и его бандой на нашей родной земле. Стонет земля подмосковная, истекает кровью под сапогами извергов. До